Неточные совпадения
Другой бы на моем месте предложил княжне son coeur et sa fortune; [руку и сердце (фр.).] но надо мною
слово жениться имеет какую-то волшебную власть: как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только почувствовать, что я должен на ней жениться, — прости любовь! мое сердце
превращается в камень, и ничто его не разогреет снова.
С возрастающим изумлением, вся
превратившись в слух, не проронив ни одного
слова, слушала дева открытую сердечную речь,
в которой, как
в зеркале, отражалась молодая, полная сил душа.
— Конечно, и ловкость — достоинство, но — сомнительное, она часто
превращается в недобросовестность, мягко говоря, — продолжала мать, и
слова ее все более нравились Климу.
С другой, жгучей и разрушительной страстью он искренно и честно продолжал бороться, чувствуя, что она не разделена Верою и, следовательно, не может разрешиться, как разрешается у двух взаимно любящих честных натур,
в тихое и покойное течение,
словом,
в счастье,
в котором, очистившись от животного бешенства, она
превращается в человеческую любовь.
Но и благодетельная Маша ненадолго прогнала эти пять маленьких
слов, сначала они сами не смели явиться, они вместо себя прислали опровержение себе: «но я должна ехать», и только затем прислали, чтобы самим вернуться, под прикрытием этого опровержения:
в один миг с ним опять явились их носители, четыре маленькие
слова, «он не хочет этого», и
в тот же миг эти четыре маленькие
слова опять
превратились в пять маленьких
слов: «и мне не хочется этого».
Хохот поднялся со всех сторон; но разряженной сожительнице медленно выступавшего супруга не слишком показалось такое приветствие: красные щеки ее
превратились в огненные, и треск отборных
слов посыпался дождем на голову разгульного парубка...
При этом тема эта
превращается в довольно банальный вопрос о том, оправдывает ли христианство творчество культуры, то есть, другими
словами, не является ли христианство принципиально обскурантским?
Действительно, я носил линейку на виду, тогда как надо было спрятать ее и накинуть на шею тому, кто проговаривался польским или русским
словом… Это походило немного на поощрение шпионства, но при общем тоне пансиона
превратилось в своего рода шутливый спорт. Ученики весело перекидывались линейкой, и тот, кто приходил с нею к столу, мужественно принимал крепкий удар.
Как ужасно, что философия перестала быть объяснением
в любви, утеряла эрос и потому
превратилась в спор о
словах.
— Собственность! — ответил он докторальным тоном, — но кто же из нас может иметь сомнение насчет значения этого
слова! Собственность — это краеугольный камень всякого благоустроенного общества-с. Собственность — это объект,
в котором человеческая личность находит наиудобнейшее для себя проявление-с. Собственность — это та вещь, при несуществовании которой человеческое общество рисковало бы
превратиться в стадо диких зверей-с. Я полагаю, что для «деточек» этих определений совершенно достаточно!
Словом сказать, все те скандалы, которыми так обильно было существование недавно канувшего
в вечность Национального собрания и которые так ясно доказали, что политическая арена слишком легко
превращается в арену для разрешения вопроса: при, ком или при чем выгоднее? — благоразумно при этом умалчивая: для кого?
Но пота не появлялось; напротив, тело становилось все горячее и горячее, губы запеклись, язык высох и бормотал какие-то несвязные
слова. Всю остальную ночь Надежда Владимировна просидела у его постели, смачивая ему губы и язык водою с уксусом. По временам он выбивался из-под одеяла и пылающею рукою искал ее руку. Мало-помалу невнятное бормотанье
превратилось в настоящий бред. Посреди этого бреда появлялись минуты какого-то вымученного просветления. Очевидно,
в его голове носились терзающие воспоминания.
Звуча наудачу, речь писателя
превращается в назойливое сотрясание воздуха.
Слово утрачивает ясность, внутреннее содержание мысли ограничивается и суживается. Только один вопрос стоит вполне определенно: к чему растрачивается пламя души? Кого оно греет? на кого проливает свой свет?
Одним
словом, я шаг за шагом
превращался в настоящую газетную крысу и под руководством такого фанатика, как Фрей, вероятно, сделался бы хроникером.
И с первого же дня тюрьмы люди и жизнь
превратились для него
в непостижимо ужасный мир призраков и механических кукол. Почти обезумев от ужаса, он старался представить, что люди имеют язык и говорят, и не мог — казались немыми; старался вспомнить их речь, смысл
слов, которые они употребляют при сношениях, — и не мог. Рты раскрываются, что-то звучит, потом они расходятся, передвигая ноги, и нет ничего.
Что-то вроде участия слышалось
в этих бессвязных
словах, и Муфель на минуту
превратился в порядочного человека — может быть, сказалась
в нем добрая немецкая натура или уж
в известные критические моменты и
в дураке пробивается искра человеческого чувства.
Словно некая белая птица, давно уже рождённая, дремала
в сумраке души моей, а я этого не знал и не чувствовал. Но вот нечаянно коснулся её, пробудилась она и тихо поёт на утре — трепещут
в сердце лёгкие крылья, и от горячей песни тает лёд моего неверия,
превращаясь в благодарные слёзы. Хочется мне говорить какие-то
слова, встать, идти и петь песню да человека встретить бы и жадно обнять его!
Её глаза вопросительно стояли на лице его, а он чувствовал, что его грудь как бы наполняется жгучей пеной, и вот она сейчас
превратится в чудесные
слова, которыми он ещё никогда, ни с кем не говорил, ибо не знал их до сей поры.
Проговоря эти
слова, я вышел из кабинета, решившись совсем уйти, но сделать этого был не
в состоянии, а прошел
в гостиную и сел, ожидая, что Лида меня вернет. Прошло несколько минут; я
превратился весь
в слух. Лида меня не звала, но я слышал, что она рыдала. Я не выдержал и снова вошел
в кабинет.
Танцуя кадриль, гуляя с дамами, или сидя
в обществе, корчат глубокомысленных и страстно любят проводить такого рода мысли: — «страшно всегда как-то смотреть на череп; вот, думаешь: тут кипели некогда мысли, здесь зарождались поэмы, а теперь?… теперь?…» или: — «Душа содрогается при мысли, что стоит произнести два
слова: треф и бубен, — и человек богатый вдруг
превращается в нищего!..» или: «Жизнь! что такое жизнь: внешние удовольствия и роскошь;
в душе: — горькие сомнения и беспокойства!!.
Слово, сказанное кому-нибудь, сохраняет неразрушимое действие, — как всякое движение, оно
превращается в иные формы, но никогда не уничтожается.
Эти
слова показывают, что самое подобие, если можно так выразиться, совершенствуется и из подобия
превращается в единство, — без сомнения, потому, что
в совершении или
в конце Бог есть все и во всем».
Основная мысль Беме здесь заключается
в том, что Мария не имела безгрешности и чистоты до Благовещения, но вместе с
словом Архангела
в нее вселилась Jungfrau Sophia, которая,
превратившись в männliche Tinctur [Мужская тинктура (здесь: природа) (нем.).], затем и породила «männliche Jungfrau» Христа, почитание же самой Пресв.
И вот нежное, воздушно-трепетное, светлое чувство, не укладывающееся ни
в слово, ни
в мысль,
превращается в засушенный препарат — черствый, серый, легко ощупываемый и безнадежно мертвый. И во имя той именно любви, которую Толстой проповедует, хочется протестовать против него и к нему же приложить его же
слова...
Но только вступит Достоевский
в область мрака, туманов и дождей, — и чуждый пришелец мгновенно
превращается в державного владыку. Каждое
слово его звучит здесь властно и самостоятельно; здесь ему не нужны ни «пейзажи» и «панорамы», ни цитаты.
Между тем, вчера он недоумевал, как можно ставить жизни вопросы об ее смысле и ценности; вселенная говорила ему. «жизнь и блеск!» Сегодня же она, сама
в себе нисколько не изменившаяся, говорит ему: «погребение!» И напрасны попытки силою представления и воспоминания удержаться при вчерашнем жизнеотношении; то, что вчера было полно покоряющей душу убедительности, сегодня
превратилось в мертвые
слова, брезгливо отвергаемые душою.
…Есть еще один вопрос, на который ты ждешь ответа: зачем Я пришел на землю и решился на такой невыгодный обмен — из Сатаны, «всемогущего, бессмертного, повелителя и властелина»,
превратился в… тебя? Я устал искать
слова, которых нет, и я отвечу тебе по-английски, французски, итальянски и немецки, на языках, которые мы оба с тобою хорошо понимаем: мне стало скучно…
в аду, и Я пришел на землю, чтобы лгать и играть.
Такова участь всех евангельских
слов, поскольку они
превращаются в норму.
Боюсь приводить здесь точные мотивы этой коллизии между любимым и уважаемым наставником и представительством курсов. Но Костомаров, как своеобычный"хохол", не считал нужным уделать что-то, как они требовали, и когда раздалось шиканье по его адресу, он, очень взволнованный, бросил им фразу, смысл которой был такой: что если молодежь будет так вести себя, то она
превратится, пожалуй,
в"Расплюевых".
Слова эти были подхвачены. Имя"Расплюевы"я слышал; но всю фразу я тогда не успел отчетливо схватить.
Юрик сдержал свое
слово: и он, и его братья теперь решили всячески ублажать и радовать добряка Гросса. Хотя Юрик еще не выздоровел вполне и оставался
в постели, но старался всеми силами облегчить доброму Гроссу его уход за ним. Капризы и требования Юрика разом прекратились, и из упрямого, настойчивого и требовательного больного он
превратился в трогательно покорного ребенка. Бобка и Сережа, видя такое смирение со стороны своего «главаря» Юрика, стали, по своему обыкновению, подражать ему во всем.
Отношения Осипа Федоровича к жене и к баронессе стали так натянуты, что должны были ежеминутно порваться. Ему иногда казалось, что он не живет, а бредит, и что весь этот кошмар должен скоро кончиться. Его любовь к баронессе
превратилась в какую-то болезнь, от которой он чувствовал тупую боль, —
словом сказать, он устал страдать и впал
в апатию.
В церковной жизни любовь
превратилась в мертвое и мертвящее
слово.
Николай Леопольдович похудел, как-то осунулся, даже поседел немного,
словом изменился физически, нравственно же, видимо, был бодр. Он был почти весел. Было ли это
в силу того, что он уже свыкся с своим положением, привык к мысли об ожидающей его перемене жизни, надеялся ли, как его окружающие, или же был уверен, что с деньгами он не пропадет, даже
превратившись коловратностью судьбы
в архангельского мещанина. Вероятнее всего, что его укрепляла последняя мысль.
Многое из того, что некогда было священным,
превратилось в условную ложь,
слова потеряли свое реальное содержание.
Он пал на колени, потом приник лицом к залитому полу, среди клочков грязной ваты и перевязок — точно жаждал он
превратиться в прах и смешаться с прахом. И с восторгом беспредельной униженности, изгоняя из речи своей самое
слово «я», сказал...